Глава IV | Содержание | Глава V (окончание)
Полбин летел на веселой стрекотушке схемы и чертежи.
Был очень ясный, солнечный день. По земле, сбоку, неторопливо бежала тень самолета. Она часто закрывала воронки, пепелища с торчащими печными трубами, сожженные немецкие танки, скелеты автомашин.
Несколько дней тому назад, пятого августа, в Москве был дан первый с начала войны орудийный салют в честь полков н дивизий, освободивших Орел и Белгород.
Полбин поправил бумажный сверток, осмотрел небо. Оно было высокое, без единого облачка. Не было видно и самолетов. А сколько их летало в этом небе совсем недавно! Днем они ходили ярусами, иной раз не сразу удавалось разобраться, где свои, а где чужие. Воздушные бои закипали одновременно в нескольких местах только оглядывайся! Ночью до самого рассвета не затихал гул моторов в звездном небе. На западе оно было освещено багровым пламенем, как будто там горела земля.
Мотор У-2 трещал бойко, задиристо, точно самолет радовался хорошей погоде, спокойному воздуху и тому, что не нужно припадать к земле в страхе перед "Мессершмиттами", которые еще недавно шныряли над дорогами, как коршуны.
У Полбина было отличное настроение: доклад он продумал хорошо, собирался сообщить о некоторых новинках в тактике пикировщиков, а главное, рассказать об изумительном росте людей, еще недавно слывших рядовыми летчиками и вдруг поднявшихся до высот всенародного признания. Четверо, в числе их Панин, стали Героями Советского Союза...
Показалась рощица, за ней большой пруд с плотиной и деревня, половина которой вдоль единственной улицы выгорела начисто.
Полбин приземлил самолет на узкой площадке между прудом и рощей. Здесь уже стояло несколько
Федор тоже узнал его, пошел навстречу, расплылся в улыбке:
Полковник! Откуда, парнище?
Из лесу, вестимо, ответил Полбин со смехом, испытывая удовольствие от находчивости Федора: это привычное обращение, которым обменивались когда-то два учлета Оренбургской авиационной школы, сразу напомнило, как много воды утекло с тех пор. Сейчас друг против друга стояли два полковника авиации, оба с боевыми наградами, командиры авиационных соединений... Полбин еще до этой встречи знал из разговоров с работниками штаба армии, что Котлов командует дивизией, которая переброшена на этот участок фронта до начала Курской битвы.
Пожимая Федору руку, разглядывая его, Полбин подумал, что как ни изменились они оба за десять-двенадцать лет, а старичок
Но эта мысль подверглась серьезному пересмотру, как только Котлов рассказал о своей работе. Он командовал дивизией легких бомбардировщиков, состоявшей из безобидных на вид
Котлов рассказывал о работе своих летчиков:
Зенитки нам беды не причиняют. Есть поговорка: стрелять из пушек по воробьям. Вот тут происходит такая стрельба, но только с воробьями ничего не случается. Ни одно зенитное орудие немцев не приспособлено для таких малых высот, с каких мы сбрасываем бомбы, а прямые попадания это и по теории вероятности такое же редкое событие, как падение крупных метеоритов... За ночь мы успеваем вывезти столько бомб, сколько у тебя, наверное, поднимает целое подразделение пикировщиков. Работники БАО называют нас прожорливыми птичками н ругаются: транспорта не хватает, чтобы завозить бомбы на все точки.
Котлов довольно рассмеялся. Полбин вспомнил вдруг Москву, вечер у пруда в Покровском-Стрешневе и рассуждения Федора о том, что штабная служба тоже важна и интересна, а из столицы никому уезжать не хочется...
До назначенного часа совещания было еще около сорока минут, штаб находился на окраине деревни, в двухстах шагах.
Посидим тут, закурим по одной, сказал Котлов, подходя к берегу пруда и доставая портсигар.
Они присели на глинистый обрыв. Пруд обмелел, вода была мутная, ржавая. Недалеко от берега, как спина большой черепахи, блестела под солнцем крыша затонувшего немецкого "оппеля". Из зарослей осоки поднималась станина опрокинутой пушки с камуфлированным желтым стволом, похожим на шею жирафа. Верхушки ветел были срезаны, иссечены снарядами.
Полбин держал подмышкой рулон со схемами, обернутый газетным листом. Газета была выбрана не случайно: он захватил номер "Сталинского сокола" со своей статьей "Комбинированный бой пикировщиков". Эту статью он написал по совету Крагина поддержавшего его Грачева. Начальник штаба сказал тогда, что выступления авиационных командиров в печати есть одна из важных форм популяризации опыта. Полбин так и сказал Котлову, развязывая шпагат, чтобы показать газету:
Мы, Федор, не только бомбы возим. С этим делом управляемся хорошо, но, кроме того, стараемся взять от техники побольше того, на что она рассчитана. И понемножку опыт популяризируем...
Он развернул газетный лист. Федор давний товарищ, можно не опасаться, что он примет это за бахвальство, желание показать себя. Хотя такое желание, чего греха таить, было у Полбина. Он хотел показать товарищу, что не зря его назначили командиром авиационного корпуса.
Ну-ка, ну-ка... Котлов бросил в воду недокуренную папиросу. Твоя статья?
Да.
Интересно. Я как-то не заметил. Это от какого числа?
Вот здесь читай, указал Полбин.
Так... "Некоторым может показаться сомнительной способность бормотал Котлов. "Наш опыт показал, что тремя одинарными "бочками" и четвертой двойной"... Верно, делал "бочки"? вскинул глаза Котлов.
Написано значит верно. Я и сам пробовал, получается... Да дело не в "бочках", а в том, какой из этого вывод. Полбин взял газету из рук Котлова, стал складывать ее. Если у тебя в части подшивка есть, прочитаешь, а сейчас я на словах объясню. Тут описан бой, в котором мы сбили три "Юнкерса". Один снял я, два лейтенант Плотников и его стрелок-радист. Вот какой вывод...
Котлов опять достал папиросу.
Постой, постой. А ты не увлекаешься, Иван? Зачем делать из бомбардировщика истребитель, когда, сам пишешь, у него другое назначение?
Никто не делает "Петлякова" истребителем. Речь идет о том, что машина способна драться, это важно внушать летчикам, увереннее будут. А насчет прямого назначения не сомневайся, Полбин похлопал по рулону бумаги. Мы только в этой операции уничтожили с пикирования сорок семь танков, пятьсот сорок восемь автомашин, десять складов с боеприпасами... Цифры? Цифры. И кроме того, сбили двадцать пять немецких истребителей.
Здорово, затягиваясь и задумчиво поглядывая на приближающийся с запада А я думал, тебе слава Покрышкина покоя не дает.
Он намекал на опубликованный недавно в газетах Указ Президиума Верховного Совета о награждении Героя Советского Союза Александра Покрышкина второй медалью "Золотая Звезда". Покрышкин, автор формулы воздушного боя "высота скорость маневр огонь", стал широко известен во время весенних боев на Кубани. Там он вместе с другими летчиками разработал знаменитую "этажерку" очень эффективный способ уничтожения вражеских истребителей.
Почему слава и почему Покрышкин? ответил Полбин. В бомбардировочной тоже многое надо улучшать.
Значит, хочешь стать Покрышкиным в бомбардировочной авиации? не унимался Котлов. Я знаю, ты честолюбив. Добьешься...
Полбин остро посмотрел на него:
Насчет честолюбия ерунда.
Нет, не ерунда. Честолюбие не такое скверное качество, как привыкли считать. Если человек думает прежде всего о чести своего дела, а не о своей собственной, он может много пользы принести.
Туманная философия. Я вижу, на тебя, Федор, влияют ночные полеты в сырую погоду... Пойдем.
Котлов уперся сапогом в обрывистый берег, комья глины с бульканьем упали в мутную воду. Он сказал вставая:
Никакого тумана нет. Покрышкин придумал "этажерку", а ты найдешь какую-нибудь "вертушку"...
Как ты сказал?
Вертушку.
Полбин сделал несколько шагов молча. Около своего самолета остановился так, чтобы быть в тени крыла.
Федор, я тебе главного не сказал... Вообще не очень люблю об этом рассказывать, нескромно. Я был в Кремле.
Когда? Котлов от неожиданности открыл рот, на бритых, загорелых щеках его появились впадины.
В начале года.
Ну-у?.. Каким образом?
Вот так, выпало счастье. Участвовал в совещании по боевому применению. И вот из разговора там я понял, что в каждой машине, в каждом самолете, который мы получаем с наших заводов, есть нераскрытые возможности. И не только в смысле улучшения тактико-технических данных. Главным образом в применении, то-есть в деле, в котором решающая роль за человеком...
Полбин умолк, проследил глазами за самолетом, который делал развороты в воздухе перед посадкой. Развороты были четкие, уверенные, и старый инструктор заговорил в Полбине: он залюбовался твердостью "почерка" пилота. Котлов тоже поднял глаза.
Ну... сказал он.
Вот, например, насчет непрерывной, последовательной обработки цели с пикирования. Бьемся мы у себя, ищем, а главного способа перестроения пока не нашли...
Самолет с оглушительным треском пронесся над головами, качнул обожженные, искромсанные ветви деревьев и стал снижаться. Его проводили взглядами все, кто стоял на земле около
Кто-то сказал, когда У-2 начал рулить к ветлам:
Покрышкин прилетел.
Ну вот, легок на помине, проговорил Котлов. Пойдем знакомиться. Ты с ним раньше не встречался?
Нет, ответил Полбин. В воздухе только. Он нас прикрывал раз или два.
Котлов шагал быстро, Полбин отставал от него на полшага. Ему интересно было взглянуть на Покрышкина, поговорить с ним, но в то же время не хотелось проявлять мальчишеское любопытство и нетерпение. Как-никак он сам командир крупного авиационного соединения, полковник...
Покрышкин подрулил к самолетам и выключил мотор. Из кабины он вылез легко, подтянулся па крепких руках и, почти не коснувшись крыла ногами, спрыгнул на землю. Шлем с очками он успел снять и, держа в руках фуражку, приглаживал маленькой расческой короткие волосы. Выражение лица у нею было очень серьезное, даже несколько угрюмое. Во всяком случае, казалось, что это человек молчаливый по натуре, редко улыбающийся.
Котлов и Полбин не успели сделать и десяти шагов, как Покрышкин надел фуражку, отвязал от стойки центроплана ремешок планшета и, спросив о чем-то стоявшего неподалеку капитана, пошел к деревне.
Полбин остановился.
Познакомимся на совещании.
Он посмотрел вслед Покрышкину. Тот шагал твердой походкой, чуть переваливаясь, держа за ремешки планшет. Полбин покосился на свой рулон, торчавший подмышкой: "Вот истребитель, по земле ходит, как свободная птица, а мы, бомберы, всегда с грузом".
Полбин взглянул на часы.
Пойдем, сказал он и оглянулся. Офицеры, сидевшие под крыльями самолетов, поднимались, отряхивались, вытирали, пыль на сапогах пучками травы.
Совещание началось через десять минут. Командующий был пунктуален.
Полбин присел на табуретку рядом с Котловым. Дальше, у окна, положив локоть на подоконник, сидел знакомый Полбину подполковник, командир штурмовиков, за ним Покрышкин, неподвижный, прямой, серьезный. Посредине избы тоже стояли табуретки, стулья, деревянная кухонная скамья. Все места были заняты. Окинув взглядом сидевших в комнате, Полбин обратил внимание на возрастную неоднородность собравшихся: рядом с кудрявыми, чубатыми молодыми офицерами сидели пожилые, с бритыми головами. У большинства бритых кожа на черепах блестела, не оставляя сомнений относительно причин, заставивших отказаться от ношения волос.
Но что касается бритоголового человека, сидевшего за столом, покрытым красной материей, то его Полбин помнил таким уже много лет. Он прикинул в уме: набиралось больше десяти. Да, в ноябре 1933 года по возвращении из Чернигова он перелистывал комплект "Красной звезды" и увидел в газете портрет большелобого человека с хитроватыми глазами-щелочками и черными усиками, сидевшими на верхней губе, как две точки. Портрет был под статьей, которая называлась "Три года безаварийной работы" и рассказывала об опыте командира авиационного отряда Крыловского, образцово организовавшего полеты и награжденного за это орденом Красной Звезды. Полбина поразило тогда прежде всего то, что Крыловский награжден правительственным орденом не за подвиги в сражениях, а за хорошую работу в мирное время. Сейчас на его погоне были две генеральские звезды. Командир отряда, состоявшего из четырех самолетов истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков, разведчиков, корректировщиков, связных и транспортных самолетов.
Всматриваясь в лицо Крыловского, который стоя говорил о задачах совещания, Полбин подумал с удивлением о том, что он ведь и раньше знал, что командующий армией генерал-лейтенант Крыловский и тот командир отряда Крыловский одно лицо; но мысль эта появилась при первой встрече и исчезла. После этого, встречаясь с генералом, Полбин уже не вспоминал о "Красной Звезде" и портрете Крыловского. Генерал всегда был в действии, в заботах, он отдавал приказания, которые требовали немедленного исполнения, и поэтому не приходилось опять возвращаться к воспоминаниям о событиях более чем десятилетней давности.
Сейчас, вероятно, под влиянием того, что в комнате сидели представители разных родов авиационного оружия, и притом оружия, какого не было в стране десять лет назад, Полбин опять начал делать сопоставления. На каких самолетах летали тогда? Еще находился в строю
Что было еще в те годы? Ну, тупоносого, головастого, с короткими крыльями. Самолет вдруг как бы освободился от шелухи: исчезли деревянные подкосы и ленточные растяжки, округлился фюзеляж, прикрылся вырез для кабины летчика, и весь он стал похож на полированный метательный снаряд. Скоростной и маневренный
И все они уже в прошлом, эти самолеты, ровесники первой пятилетки. Что пришло им на смену? Как ни хорош был наиболее выгодный способ эшелонирования истребителей по высоте. Еще с Кубани началось: стоило только Покрышкину вступить в бой, как немецкие летчики испуганно предупреждали по радио друг друга: "Ахтунг, ахтунг, Покрышкин в воздухе!" Покрышкин сражался на курской дуге, а на других участках фронта и на Карельском и на юге, в эфире раздавались такие же предостерегающие крики: немцам всюду чудился Покрышкин, они не догадывались, что бьют летчики, усвоившие методы Покрышкина.
Полбин опять взглянул на широколицего майора с чуть примятыми полевыми погонами на округлых, крепких плечах. Покрышкин сидел все так же прямо и спокойно слушал командира штурмовиков, докладывавшего о работе своей дивизии. Знаменитый истребитель казался чересчур спокойным, даже медлительным. Трудно было представить, что этот человек в кабине бешено мчащегося в лобовую атаку самолета успевает делать молниеносные движения и побеждает врага потому, что выигрывает десятые, сотые доли секунды.
В своем докладе командующему Покоышкин ни разу не употребил выражения "я сбил самолет", а говорил "мы сбили" или "нами сбито столько-то самолетов». Зато когда зашла речь о его летчиках, он так описывал их подвиги, будто самому ему ничто подобное совершенно недоступно. На вопросы командующего он отвечал кратко и точно, сразу же по-существу, без околичностей.
Полбин почувствовал в нем человека, который не терпит ни лишних движений, ни лишних слов. Таким скупым и собранным он был, вероятно, в кабине самолета.
Полбин делал свое сообщение последним. Когда он кончил, его засыпали вопросами. Полковник Астраханский, также командовавший пикировщиками, был особенно любознателен, из чего Полбин заключил, что успел сделать больше, чем его коллега. Это подчеркнул и командующий в своем заключительном слове.
Когда совещание было закрыто и все стали расходиться, генерал-лейтенант Крыловский жестом попросил Полбина остаться.
Сколько у вас пикирующих экипажей? спросил он.
Полбин ответил, несколько удивившись этому вопросу, так как он уже называл цифру в своем докладе, а память генерала, почти не пользовавшегося записными книжками, была ему хорошо известна.
А сколько у вас пикирует одновременно? Я знаю, вы пикируете звеньями, сам ответил Крыловский, сделав предупредительный жест рукой. А вы не думали о том, чтобы выставить на глиссаду пикирования большее количество самолетов?
Думаем, товарищ командующий, ответил Полбин. Он тотчас же понял мысль генерала. Несомненно, речь шла о непрерывном воздействии на цель, то-есть о таком бомбометании, когда груз многих самолетов последовательно сбрасывался бы в одну точку.
Все? спросил Крыловский, когда Полбин высказал свои соображения.
Пока все.
Глаза генерала сощурились в усмешке.
А когда же продолжение?
Когда разработаем детали, товарищ генерал.
Гм... Детали...
Крыловский встал, потянулся к большой глиняной миске с яблоками и выбрал полдесятка одинаковых по размеру. Он положил яблоки в ряд одно за другим и, сказав "держите!", быстро покатил их по столу. Полбин, стоявший напротив, подставил руку. Яблоки падали через равные промежутки времени.
Вот так я представляю себе вашу задачу, полковник, усмехаясь, сказал Крыловский. Допустим, яблоки это самолеты, а линия на столе, по которой они шли, глиссада пикирования. Получается, что на глиссаде одновременно находятся пять самолетов и бомбы свои онк сбрасывают через точно рассчитанные, равные промежутки времени. Так?
Так, подтвердил Полбин.
Значит, удар будет иметь пятикратную силу. Все равно, что пять раз молотком по гвоздю... Генерал подошел к Полбину, взял из его рук яблоко, с хрустом откусил и оказал: Угощайтесь. Ешьте.
Полбин поблагодарил, яблоки положил в миску.
Вы до сих пор пикировали звеньями. Вытягивать их в цепочку пробовали?
Неоднократно, товарищ генерал.
Получается?
Получается, но на перестроение из клина в пеленг уходит много времени. Разрыв между звеньями.
Да? Крыловский взял новое яблоко и подвинул миску Полбину. А вы попробуйте не звено, а пятерку. Поищите... Посоветуйтесь со своими командирами, с летчиками. Я уверен, что боевой порядок найдете.
Слушаюсь, товарищ генерал.
Полбин понимал, чего хочет командующий. Отступающие немцы будут строить укрепления, зарываться в землю. Эти укрепления не пробить ударами одиночных самолетов. Нужны именно "молотобойные" удары, и чем большее количество самолетов будет привлечено к этому, тем лучше. Дело только за тем, чтобы найти нужный боевой порядок пикирования в воздухе. Попытки, которые уже делались в корпусе, показали, что последовательному удару мешают разрывы между звеньями. Возможно, если включить сразу не три самолета, а пять, разрыв удастся заполнить... Надо подумать...
С этой мыслью Полбин вышел от командующего.